А вы когда-нибудь топили березу, узнавали механизмы славянской магии, тайные знаки старинной домовой росписи и особенности деревенского воспитания? И все это в одни сутки? Журналисту портала Tomsk.ru Екатерине Бухтияровой повезло. Вместе с коллегами из других регионов она окунулась в самую гущу событийного туризма и уехала в далекое село, к потомкам кержаков, праздновать Троицу.
О том, как проходила первая часть путешествия, читайте в материале «Древнерусская магия: как томичка на Троицу березу топила. Часть 1».
Слезы марала
Утро начинается с путешествия на маральник, где администраторы «Лесной сказки» обещали показать туристам, как, собственно, добывают панты. Предупредили сразу — зрелище не для слабонервных, но увидеть такое хотя бы раз в жизни стоит.
По пути в загон администратор «Лесной сказки» объясняет: разведение маралов и производство пантов для Алтайского края — один из видов прибыльного бизнеса. Панты, растущие рога оленей, еще не потерявшие пористую структуру, массово скупают фирмы из Китая и Вьетнама. Но и у соотечественников пантовые ванны, лечение различными препаратами на основе оленьих рогов и других частей тела пользуется популярностью. Поэтому маральников на Алтае много.
По словам администратора «Лесной сказки», летом у них всегда приток туристов. Люди едут семьями, поодиночке, особенно много мужчин. «Гвоздь программы» пантового лечения — ванны, заполненные водой, в которой вываривались свежестрезанные оленьи рога. Ну и различные настойки и препараты на рогах/копытах, пенисах и крови оленей, конечно же. Такое лечение, как уверяет администратор, помогает восстановить организм, быстрее срастить сложные переломы и помочь при импотенции.
В этом маральнике, на площади в 3000 гектаров живет стадо в 1000 голов: около 500 самцов, остальные — самки и телята оленей. Летом животные свободно гуляют по выделенной территории, зимой — приходят к людям, которые их подкармливают. А вот весной у местных маралов начинается нервная пора: с апреля по июнь самцов группами загоняют на ферму, где им срезают только-только отросшие панты. С одного оленя — одни рога, ежегодно. И так 15-17 лет, пока животное не умрет.
Олени волнуются, сгрудившись в тесном углу загончика. А наша провожатая, после краткой экскурсии («вот сарай для сушки пантов, вот кабинки с ваннами, здесь вываривают свежеспиленные рога»), морально готовит нас к кровавому зрелищу. Говорит, хотя процедура безвредная для здоровья оленей, но болезненная, и маралы действительно плачут, когда срезают панты.
В этом мы скоро убеждаемся сами. Одного из оленей отбивают от собратьев и по дощатому коридору подгоняют к станку для спилки пантов. Дальше — дело техники: специальный механизм зажимает животное с двух сторон, «муську» (так по-свойски называют морду оленя работники маральника) засовывают во что-то вроде намордника. А потом под ногами оленя опускается пол, и зверь остается беспомощным и надежно зафиксированным. Рога отделяют быстро, электропилой, кровоточащую рану засыпают стрептоцидом, чтобы обезопасить марала от заражения, а потом отпускают оленя на волю. Обалдевший от боли и действительно плачущий зверь мчится со всех ног подальше от «гиблого места».
Кстати, работники маральника умудряются еще и набрать немного крови в баночки из свежей раны. Такая кровь — ценное вещество, основа для пантогематогена. На некоторых маральниках, объясняет наша провожатая, даже специально забивают оленей, или одновременно со спиливаем пантов делают еще и серьезный забор крови, настолько ценной является кровь маралов. Впрочем, успокаивает нас «экскурсовод», здесь с животными поступают относительно честно: крови берут сколько накапает сразу, а животное убивают, только когда вылечить невозможно — при сложных переломах, к примеру.
Симпатическая магия
Долго сочувствовать маралам некогда — женской части нашей группы уже нужно уезжать из «Лесной сказки», чтобы успеть на кумление. О том, что мероприятие носит закрытый характер, форма одежды — сарафаны, а мужчинам туда доступ запрещен, нас предупредили заранее.
В итоге мы успеваем приехать на поляну в березовой роще даже раньше остальных участниц. Там уже все приготовлено для обряда: сложены камни для кострища, положена березка — это ее будут топить в итоге, и нарублены еще ветки молодых берез. Сбоку притулились здоровенная сковородка и скатерти. Похоже, тайный обряд включает в себя и пикник на природе, что радует.
Пока березу устанавливают, закладывая камнями основание, посреди поляны, а позднее кладут сделанную накануне девушками безликую куклу-мотанку, участницы пресс-тура ищут человека, который нам объяснит, что это за кумление такое, чем здесь мужчины помешали, и зачем березу топить. На наши просьбы неохотно откликается суровая женщина средних лет в полном народном убранстве, Надежда Герасимова. Она — из той группы женщин, которым предстоит научить остальных участниц кумления, как все правильно делать.
«Кумление — это женский праздник, мужской энергии здесь вообще не должно быть. Это обряд-инициация подросших девочек в женское сообщество села, — объясняет журналистам Надежда Герасимова. — Поле него девочку уже можно было отпускать на вечерки вместе с молодежью, а дальше, как в деревне водится: раз сходила на вечерку, два, приглянулась кому, сватовство, замужество, дети. Девушки плетут венки, украшают березу, затем выбирают себе куму и троекратно целуются с ней через венок, жарят яйца и съедают их вместе со своей названной кумой. Береза — символ девичества, также как и венок, вспомните хотя бы древнеславянское понятие «вено» — плата, которую должен был отдать родне невесты жених, берущий из родительского дома непорочную девушку. Что означают яйцо и кукла, символ вселенной и самой жизни, и материнства, и объяснять не надо. Вообще, в этом обряде очень много символов и все они служат для того, чтобы создать программу судьбы. Девушка уже сейчас выбирает себе куму, а это значит, что она закладывает программу замужества и рождения ребенка. Березу и расплетенную куклу-мотанку, а также венки с собственных голов девушки топят, то есть отпускают по воде, по линии судьбы, на границу между нашим и иным миром, заявляя высшим силам о своем желании осуществить эту судьбу. Это обычная симпатическая магия, древняя, простая и безотказная, и эти обряды всегда срабатывают, поверьте мне».
После «симпатической магии» из уст деревенской, по виду, жительницы, начинаем выяснять, кто же наша собеседница. Оказывается, Надежда Герасимова из семьи бухтарминских кержаков, но живет в Барнауле и преподает в вузе. Именно она, вместе с руководителем тополинского фольклорного коллектива, на основе пятилетних научных исследований полностью восстановила старинный обряд кумления. Яркие украшения тополинских девчат — очелья и переливающиеся всеми цветами радуги бисерные косницы во всю длину волос — тоже работа исследователей старины. К чести фольклористов, полевые исследования не легли на пыльные полки архива монографиями, а зажили второй жизнью на своей родине.
По словам Надежды Герасимовой, обряд кумления проходят не только будущие невесты, на этот праздник имеет право прийти и молодая замужняя женщина, у которой пока не ладится с рождением детей, а то и уже родившая – просить у высших сил второго ребенка. И в этом случае народная магия действует тоже безотказно. И даже есть современные примеры. Те трое девушек, кто кумился в Топольном год назад, уже замужем. В течение года забеременели и несколько замужних молодых женщин, приходивших на эту поляну прошлой весной. В этом году среди стайки молодых девчонок тоже есть те, кто пришел попросить женского счастья — молодая вдова, пока бездетная супруга, женщина, решившая закинуть венок в реку за свою пока незамужнюю дочь.
Обряд кумления в жизни выглядит как-то нереально, даже лубочно-красиво. Вам нравится смотреть на молодых девушек я ярких сарафанах в антураже весенней березовой рощи солнечным утром? Которые еще и делают какие-то совершенно открыточно-милые вещи? Тогда срочно в Топольное.
Древнерусский феминизм
Народная магия — это, конечно, хорошо, но пока я боролась с непослушными ветками, заплетая березовый венок, удалось расспросить тополинских женщин и о других вещах. Для чего нужна кума девчонке-подростку? Да все просто — чтобы комфортно влиться в женское деревенское общество. А что? Быт в деревне суровый, народу мало, женскую конкуренцию никто не исключал, а жизнь долгая. И чтобы не ругаться лишний раз с другими женщинами, не плодить соперниц среди сверстниц, каждая девочка выбирает себе куму-подружку. Это такая защита на будущее: кума жениха не отобьет, в гости придет, ребенка приласкает, а надо — и слезы утрет.
«Раньше как говорили, когда бабы поссорились? «Подруженька, мы же с тобой кумились, зачем нам ссориться?». И после этого мирились. С кем хочешь бранись — с кумой не смей», — с улыбкой объясняет мне житейские хитрости тополинская старушка.
Кумление подошло к концу: березу украсили, хороводы поводили, яйца съели. Обещанный двухчасовой хоровод стартует прямо с поляны: одна участница праздника несет украшенное дерево, другая рядом — куклу. Девичья стайка, под песни, завиваясь хороводом вокруг березы, пересекает мост, где березу из женских рук перенимает уже парень. Процессия перестраивается попарно и тянется за парнем с березой и девушкой с куклой в руках. Таким образом предстоит пройти, под обрядовые песни два часа, обойти все Топольное и в итоге прибыть на стадион, где будут праздновать Троицу.
Душно, жарко. Проходим мимо сельских пейзажей. То типично деревенских — кони, гуси, грядки, колонки, заборы, лазающая по деревьям ребятня, то совершено удручающих — заброшенные дома, развалившиеся сараи, заросшие бурьяном огороды (население Топольного за последние годы сократилось раза в два, брошенных домов много), то картинно-красивых — цветущие сады в ухоженных дворах, на фоне заснеженных гор. На вереницу людей в народных костюмах выходят поглазеть односельчане и туристы, многие тополинцы присоединяются к шествию, кто-то ведет принаряженных в сарафаны и рубахи ребятишек. К процессии скоро присоединяются и местные ДПС-ники: как-никак, официальное мероприятие — сопровождать надо.
Под размеренное движение начинаешь вслушиваться в слова народных песен, что красиво вытягивают в хороводе. «Ой, за что люблю Ивана….» — ну понятно, это о любви, куда ж без нее-то. А вот дальше в песнях начинается какой-то беспросветный бытовой мрак: «Схватил голубицу за крылышко…» — посватал? «Муж суровый навязался…», «Свекр-батюшка бьет, свекровь матушка поддает…», законный супруг из кабака бредет, и все это вперемежку с описанием крестьянской работы и обычных бытовых радостей — дети, семейное счастье.
К концу второго часа шествия меня нешуточно накрывает древнерусской женской тоской: работа-работа-работа, семья, дети, а будет ли хоть какой-то спокойствие или любовь в семье — это уж как повезет. Ясно понимаю, что такие заплачки — момент воспитательный, не хуже кнута по мягкому месту на деревенской вечерке: девочкам старшие женщины заранее описывают, исподволь, что замужем по-всякому бывает, и свободой своей, волей нужно дорожить. Да и без кумы-подружки, которая и поддержит и утешит, придется тяжко. Даже мне к кому моменту, как мы выходим на поляну, остро требуется такая подружка.
Девичий праздник
А на стадионе, где накануне проходила вечерка, уже развернулся праздник: палатки установлены, на выходе небольшая стихийная ярмарка, где торгуют вещами, сувенирами, продуктами. Все местное, алтайское. Сало и медовуха у гостей вызывает особенный интерес. Гостей, кстати много — приезжают и на автобусах, из соседних сел и районов, и своим ходом, на машинах. Так как Троицкие гуляния довольно известный местный праздник, по весне в Топольное на них съезжается до нескольких сотен людей.
Дальше на поле — палатки гостей фестиваля, где и накормят, и переодеться дадут, тут же машины скорой, полиции, сцена. По центру — та самая березка-путешественница. Вокруг нее завивается спиралью, сжимается и снова раскручивается хоровод, фоново звучат народные песни.
Лето, солнце, пестрые костюмы, атласные ленты, рядом шумит и блестит серебром речка — не разлилась-таки, вопреки опасениям главы села. На стадион стекаются все новые и новые люди. Топольчане, не хуже вчерашнего, принаряжены с народном стиле. Одна из мам тихонько нашептывает пятилетней малышке в сарафане до пят, что если ее фотографируют — значит, красивая, а красивым надо к вниманию привыкать.
Больше всех гостей гуляний оживлен мужчина восточной внешности с камерой, он просто бегает по поляне, успевая снимать самые сочные кадры. За ним — переводчица и проводник. Это мини-съемочная группа японского телевидения: приехали снять «документалку» о маральниках, а основательно «залипли», по словам переводицы, на фольклорном фестивале. Автор фильма пытается буквально у всех выяснить, что тут происходит, пристает то к Елене Леоньевой, то к румяной девушке в сарафане, то к фольклорному ансамблю, расспрашивая про девичий праздник. В какой-то момент японца осеняет радостью узнавания: «Да у нас в Японии тоже есть праздник девочек, тоже весной! И мы тоже пускаем кукол по воде!».
Наконец, березу-таки несут топить, также торжественно, к разливу реки под мостом. Дерево и расплетенную куклу спускают по воде вниз по течению. И наступает пора для одной из основных интриг праздника — девичьего гадания на венках. Тут все просто, объясняют фольклористы: поплывет венок — девушка выйдет замуж в течение года, пристанет к берегу — посидит пока в девках. Тополинские девчушки не жалеют себя, забегаю в холодную воду, лишь бы запустить венок подальше. С таким течением вроде бы без вариантов — уплывут все венки, но несколько из них вдруг неожиданно начинают приставать к берегу из-за чуть-чуть изменившегося течения.
Обряд закончен, кто-то расстроился, кто-то обрадовался, сельский праздник в Топольном продолжается, а нам пора ехать обратно.
Екатерина Бухтиярова
