Источник фото: Наталья Киселева/Tomsk.ru
Авторские материалы

Мама, я стала преступницей

17:40 / 03.11.16
18719
Мы в социальных сетях:

В Томске находится одна из двух на всю Россию воспитательных колоний для несовершеннолетних девушек. Я решила провести там день, чтобы понять, что делает с детьми воспитательная колония. Пока ехала туда на такси, водитель ругался на них, говорил, что они преступницы и «закрывать» их надо до конца их дней, «в люди» их выпускать нельзя.

«Многие отождествляют себя с Господом Богом, решают, что раз человек совершил преступление, значит, ему надо руку отсечь и прочее, — говорит начальник воспитательной колонии № 2 Валерий Овсянников. — Но подождите, закон уже применил к нашим воспитанницам санкции, лишил свободы, а наша задача — вернуть обществу нормального человека. Вернуть — а не вынуть его из общества, сделав отъявленным преступником».

Мама, я стала преступницей

Сегодня в ВК-2 на АРЗе отбывают свое наказание более 60 воспитанниц, осужденных, в основном, за тяжкие и особо тяжкие преступления. На первом месте — разбой, грабеж, эти преступления совершили примерно треть девушек. На втором месте — убийства, на третьем — незаконный оборот наркотиков, на четвертом — неоднократные кражи, на пятом — насильственные действия сексуального характера.

Стоя у порога

В России сейчас лишением свободы несовершеннолетних наказывают только за тяжкие и особо тяжкие преступления. Их совершается девочками не так много. Поэтому, учитывая еще и географическую привязку, сотрудники колонии уже на стадии приговора знают, кто и откуда скоро к ним поступит. Например, так называемые «хабаровские живодерки», недавно «прославившиеся» на всю страну, в случае, если суд примет решение присудить им в качестве наказания реальное лишение свободы, попадут к нам в колонию.

«Мне было бы интересно встретиться с ними в первые дни отбывания наказания и через годик. Мне кажется, было бы хорошо, чтобы они сюда попали. Для понимания и чтобы не позволить развиться этому событию в их душе, чтобы живодерство с животными не перешло на людей, нужно каким-то образом создать определенные трудности для них.
А эти хабаровчанки занимались живодерством, чтобы привлечь внимание, поднять статусность свою. Им чего-то не хватает. Я не исключаю, конечно, что дело в психиатрии. Есть такое понятие — маниакально-депрессивный психоз со сверхценной идеей. Это покажет судебно-психиатрическая экспертиза. Если будет такой диагноз — тогда они к нам точно не попадут. А если приедут сюда, будем ими заниматься. За издевательство над животными есть уголовная статья. Если под влиянием общественности суд пойдет на лишение свободы, то, думаю, им могут дать год или полтора. Но там есть разные и отягчающие, и смягчающие обстоятельства. Все решит суд. Я же буду лечить всех — и живодеров, и убийц. Удастся мне это или нет — посмотрим. Пока статистика положительная в нашу сторону», — рассказывает начальник колонии Валерий Овсянников.

Мама, я стала преступницей

…Воспитатели колонии даже ездят в город, где выносится приговор, чтобы познакомиться с девочкой, узнать, кто она и как себя ведет. Когда девочка приезжает сюда, в Томск, первые несколько дней она проводит в карантине, а не в самой колонии.

«В карантине обычно девочки настороженные, внимательные, ко всему присматриваются. Они же попадают в среду, для них незнакомую. Ведут себя более-менее спокойно, но сильно не раскрываются», — рассказывает священник Александр Чаплинский, духовник колонии.

Как правило, еще в СИЗО девочки успевают наслушаться историй о том, что такое колония, и какие там царят «законы». Поэтому заранее морально уже готовятся к какому-то драматическому сценарию.

«Наслышана была, что тут все жестко, бьют-избивают. Конечно, запугивают, когда едешь. Приехала сюда, мне начали рассказывать: „У нас тут футбол есть, играем с начальником колонии“. Я такая: „Что? С начальником колонии? Футбол?“. Я когда Валерия Ивановича увидела, была в шоке: „С ним, да?“ (Валерий Овсянников — высокий крупный мужчина с погонами на широких плечах — прим. автора). По воскресеньям у нас танцы и вокал, в будние дни — школа, ПТУ, профессии. Я говорю: „Это точно не лагерь?“», — вспоминает Настя, одна из заключенных.

Мама, я стала преступницей

Те девочки, которые уже освоились здесь, стараются помогать в этом новеньким.

«С новыми девчонками я не могу сразу контактировать, я издалека сначала просто смотрю на них, — говорит Настя. — Иногда приезжают такие, которые считают, что в СИЗО они крутые были. Я тогда думаю: „Посмотрим, какая ты дальше будешь. Если ты поймешь, что нужно меняться, я к тебе подойду, я с тобой поговорю, объясню, помогу. А если нет, то не помогу — ты сама не хочешь этого“».

Еще одна Настя — чтобы не путать их, будем звать вторую Настю Анастасией — которая находится в колонии уже три года, отбывая срок за убийство, старается помогать всем.

«Я, конечно, стараюсь больше общаться с новенькими. Я же сама сюда когда-то приехала. Это страшно. Стараюсь к новым девочкам подходить и объяснять, что на самом деле тут не страшно, главное — вести себя как надо. Сразу советы какие-то даю. Иногда сами ко мне подходят, говорят, что про меня им рассказывали», — делится Анастасия.

Есть и совсем другие случаи. По словам Насти и Анастасии, есть новенькие, которые настолько напуганы, что стараются вообще не выйти из карантина и сразу оттуда отправиться во взрослую колонию, если им уже по 18 лет.

«Но ты же еще даже не посмотрела, как тут и что, что можно сделать. Она думает, что во взрослой колонии что-то сверхъестественное, и ее там сразу примут? Мне кажется, такое только здесь возможно. Девочки уезжают и пишут оттуда, как там плохо», — говорит Настя.

Хочешь чего-то добиться — «режимь»!

Жизнь в воспитательной колонии подчинена строгому распорядку. Подъем в шесть утра, затем зарядка, утренний туалет. Обязательно — уборка территории, причем делается это еще до завтрака. После завтрака обязательные медицинские осмотры.

«Мало кто из девочек, которые к нам поступают, полностью здоровы. Как правило, почти всем требуется ежедневный осмотр, прием каких-то лекарств, медицинские процедуры», — рассказывает начальник воспитательного отдела колонии Ирина Кудинова.

Первую половину дня занимают труд, воспитательные занятия, учеба в школе или профучилище. Затем — обед, снова занятия и труд, полдник, ужин, второй ужин, уборка территории, отбой.

Мама, я стала преступницей«Мама, я стала преступницей» Томск новости«Мама, я стала преступницей» Томск новости

«Лишение свободы — это создание определенных трудностей, — поясняет начальник колонии. — Надо дать прочувствовать, как жить без мамы, папы, родственников, изобилия, подчиняться режиму, порядку. Тем, кто занимался спортом, тут легче, они знают, что такое режим. Если вы хотите чего-то добиться, «режимьте». Хочешь стать профессором? «Режимь». Хочешь стать олимпийским чемпионом? «Режимь». Спортсмены ведь «режимят». Они не допускают себе вольностей с никотином, алкоголем, едой. Это ограничения, это санкции. Мы помогаем приучиться к этому режиму. Попадая к нам, девочки не имеют альтернатив — они могут только подчиняться режиму. Первые дни — адаптационные, привыкание к режиму идет долго, но потом они без режима не могут».

Каждое действие здесь подчинено режиму, графику, форме. На обед девочки идут отрядом, строятся, проводят перекличку, в столовую заходят маленькими группками по строгому маршруту.

Мама, я стала преступницейМама, я стала преступницейМама, я стала преступницей

Раз в месяц те девочки, которые хорошо себя ведут и находятся на льготных условиях содержания, могут выехать в город. Естественно, не сами, а организованно, с сопровождением, и в одно конкретное место.

В соответствии с законом, есть тут и наказания.

«Мы рассматриваем все проступки на учебно-воспитательном совете: нарушение внутреннего распорядка, невежливость, нарушение санитарных условий, санитарного состояния, — объясняет Валерий Овсянников. — Я председатель, но слушаем всегда всех. Обязательно присутствуют директор школы, директор ПТУ, руководитель воспитательного отдела, начальники всех служб. Вначале обсуждаем поступок, потом каждый характеризует эту осужденную. Есть три вида взыскания: профилактическая беседа, выговор, выдворение в дисциплинарный изолятор до семи суток. Профилактическая беседа не имеет под собой никаких санкционных вещей, ограничений. Выговор — это уже взыскание, которое влияет на условно-досрочное освобождение, на выход за территорию. Осужденная, имеющая выговор, за территорию уже не выйдет. Чтобы снять выговор, надо получить поощрение, которое снимет ранее наложенное взыскание по истечении трех месяцев со дня получения выговора. Вместо благодарности будет снятие взыскания. Либо выговор гасится автоматически через один год при отсутствии «подвигов». Дисциплинарный изолятор — это высшая мера наказания. Наказываем редко, но бывает».

«Я совершила преступление»

«Мама умерла, когда мне было семь лет. Воспитывалась папой. Есть старший брат, но он жил с бабушкой. Сначала меня папа с тетей делили, потом еще бабушка подключилась. В общем — кому достанусь. В конце я сама согласилась быть с папой. Я же с ним жила раньше. Тетю и бабушку я видела, только когда они в гости приходили, поэтому папа был ближе. До седьмого класса я училась, потом начала прогуливать. Папа меня один воспитывал, начинал выпивать, и ему не до меня было, внимания он мне не уделял. Ну, и попала сюда. Когда прогуливала школу, я гуляла с компаниями, выпивали. Это было с 14 лет, а в 15 меня посадили», — рассказывает Анастасия.

Сейчас ей 18 лет, она провела в колонии уже три года, но по приговору ей отбывать наказание нужно до 2020 года, а если по УДО — то до 2018 года. Такой срок — за убийство.

Мама, я стала преступницей

«Так как мамы у меня не было, я очень полюбила женщину, которую знала, и считала ее за маму — ближе тети и папы. Но она тоже выпивала, и если я говорила, что не хочу в школу, она могла меня спрятать от папы. Я считала, что это нормально, что это взрослый поступок. И поэтому она мне нравилась. Мужчина, которого я убила, был ее сожителем. Но единственное, что у них было общего, это последний ребенок. И вот он ее бил постоянно, а мне было ее жалко. Но я-то считала себя сильной, смелой, что мне все можно. Я не выдержала и начала с ним разговаривать. Разговор далеко зашел, и я его, пьяного, убила. Нанесла удар, когда он пошел в другую комнату. Тогда я не чувствовала никакого раскаяния. Я считала, что я молодец, защитила слабую женщину. А сейчас понимаю, что не должна была вмешиваться, должна была ценить то, что у меня было. Пришла к тому, что с той семьей не общаюсь совсем. Пусть они считают это за помощь, а я думаю наоборот, что я совершила ошибку. Та женщина мне сказала, что ей меня жалко за то, что меня посадят, и его жалко. Мы тогда с ней поругались, но сразу помирились, потому что я ее любила. Папа сразу пришел, вызвал полицию, хотел взять на себя вину. Но я сразу сказала, что это я сделала. Сколько бы папа ни пытался взять вину на себя, ему полицейские сказали: „Твоя дочь уже созналась“. Я бы не позволила папе взять вину на себя».

Сотрудники колонии рассказали, что Анастасия — очень добрая девушка, любит детей, поэтому часто ездит в детский центр «Луч», где может с ними пообщаться. Она старается помогать всем, всех поддерживает. В церкви, которая находится на территории колонии, Анастасия сама вызвалась быть звонарем. Она признается, что колокольный звон вызывает теплые чувства в ее душе.

Мама, я стала преступницей

«То, что я попала сюда, — это вполне справедливо. Я думаю, что это был мой урок. Хоть он и не такой, что немножко оступилась и дальше пошла, а такой большой урочище», — признается Анастасия.

«Чаще всего девушки, которые попадают сюда, — недолюбленные, внимание не додадено им. То, что они видели в жизни, то и копируют в своем поведении, — поясняет отец Александр. — В их действиях зло присутствует, конечно, но кто их научил этому злу? Только взрослые. Если они с детства видят, как папа маму бьет, или они в детдоме выросли, а там вообще дети как волчата, что — ей по голове стукнет благодать, и она перестанет так делать? Наверное, это будет нонсенс. Если отчим ее насилует, какая она вырастет? Я понял, что преступление, совершенное ими там, — это не приговор для них как для людей. Попадая сюда, где не дают им свободы — это хорошо для них. Это хороший прием — отключить их от среды, которая их окружала, и занимать их тем, чего они не привыкли делать. Так они начинают раскрываться, быть другими людьми».

Мама, я стала преступницей

Иногда преступления совершаются и по глупости — детьми, у которых семьи, на первый взгляд, вполне благополучные. Настя как раз из такой семьи. Ей тоже 18 лет, она из Оренбургской области. Попала в колонию после того, как в первый раз перевезла сверток с наркотиками. О том, что там наркотики, не знала. Уже потом, после ареста, ей об этом рассказали. Она приносила следователю и судье толстые папки со своими грамотами, благодарностями, характеристиками и рекомендациями. Настя считает, что, дав ей всего три года, ее пожалели.

«Захотела заработать. Я поехала учиться в город, родители давали деньги, все было, абсолютно все, но хотелось самостоятельности. Я пыталась устроиться на работу, но говорили: «Нет 18-ти? До свидания». И в интернете на оренбургском сайте вакансий я увидела объявление, что принимают подростков 16-17 лет, зарплата в день три тысячи рублей. Я обрадовалась. У меня есть маленький братик, и я так думала: пусть мама лучше ему все дает, а я как-то сама на себя заработаю. Теперь мне мама говорит: «Сейчас ты, наверное, поняла, что не нужно рваться из семейного гнезда куда-то». Я поняла. Теперь я к маме хочу. Я не думала, когда совершала свое преступление, что это может привести к чему-то плохому. Я сама никогда ничего не употребляла, на воле я не была любителем ни курить, ни выпивать. Себя виню, конечно, за то, что допустила такое. И понимаю, что родители могут себя винить за это, что допустили это, что неправильно воспитали. Я пытаюсь им объяснить, что они не виноваты, они дали мне все, что могли. Виновата только я. Теперь я буду уже думать, что делать, проверять. И только так выживать. Больше не буду никого слушать, только маму с папой».

Впрочем, начальник воспитательного отдела Ирина Кудинова говорит, что семьи, в которых выросли воспитанницы колонии, могут выглядеть благополучными только на первый взгляд. Дети из по-настоящему благополучных семей на преступления не идут. Детям либо не хватало родительского внимания, родительской любви, либо его был переизбыток. Как поясняет Валерий Овсянников, все беды от недо- и пере-.

Мама, я стала преступницей

А лекарство от всего — любовь

По словам Овсянникова, концепция воспитания в колонии — «Система позитивного подкрепления»: «У каждого человека есть потребность в признании. Очень многих до попадания к нам убеждали в обратном — что она плохая и так далее, негативом «кормили». Многие на этой почве и преступления совершали, кто-то и на суицид идет — это уже крайняя степень ненависти к себе. Мы обычно воспитателям говорим: „Найдите какое-то положительное качество у ваших воспитанниц и на него давите, его развивайте. А если его нет — придумайте и его развивайте“. Потому что даже у самой отъявленной осужденной, не желающей выполнять правила распорядка, есть положительное качество. За него нужно зацепиться. Разумеется, это сложно, эмоционально сложно, прежде всего».

Мама, я стала преступницей

Как рассказала заместитель начальника колонии Маргарита Николаева, такая концепция действовала в колонии не всегда. Раньше упор был только на дисциплину и строгость, но потом сотрудники колонии поняли, что это не работает. Такой подход не выполняет главной задачи колонии — вернуть в общество нормального человека, а не преступника. Тогда руководители учреждения стали искать основание, на котором можно построить новую концепцию. Им оказалась любовь.

Любви подчинена вся жизнь колонии. Воспитатели стараются побольше разговаривать с девочками, всегда их выслушивать. Еще одно важное правило — объятия.

«Бывает, утром только пришла на работу, идешь через территорию колонии, а они издалека уже видят тебя, бегут, чтобы обнять и за ту минутку, пока ты идешь к кабинету, рассказать то, что на душе», — делится сотрудник воспитательного отдела Надежда Логвинова.

Действительно, мимолетные и такие естественные объятия разрешены здесь всегда — на занятиях, на уборке территории. Даже когда девочки заходят в столовую и строятся для прохождения к столам, по пути они успевают обняться с воспитателем.

Мама, я стала преступницейМама, я стала преступницей

«Если что-то плохо, ты чего-то не понимаешь, ты можешь подойти в воспитательный отдел, к воспитателю, к каким-то сотрудникам. Ты начинаешь разговаривать, что-то спрашивать, и они тебе все по полочкам раскладывают. Когда тебе трудно, они говорят: „Вот, сделай лучше так. Это будет для тебя лучше“. И ты прислушиваешься, разбираешься, начинаешь себя учить. Начинаешь привыкать. Если бы я была на воле, родители бы помогали, но все равно стесняешься к родителям подходить спрашивать, ты же взрослая. А здесь ты можешь спокойно подойти к воспитателю и знаешь, что тебе помогут. Поэтому многие девочки очень любят воспитателей и любого сотрудника. Они как мамы», — делится Настя.

Конечно, далеко не все девочки и совсем не сразу порхают тут на крыльях любви. На занятиях по шитью в ПТУ, где шьют халаты и полотенца, чувствуется напряжение. Любая мелочь может послужить началом конфликта. Одна воспитанница начинает протирать пол, рядом оказывается другая. Вода попадает на ее обувь — замечание, язвительные оскорбления. Но дальше этого они не идут: драки и любое рукоприкладство на территории колонии запрещены, за это можно получить дисциплинарное взыскание, а этого не хочет никто.

Мама, я стала преступницейМама, я стала преступницей

Раскаяться и измениться

Приговоры девочки обсуждают часто и много, но отношение друг к другу от приговоров не зависит.

«Мы понимаем, что не просто так появляются приговоры, начинаем выяснять, интересоваться, как девочка сюда попала, смотрим, как она здесь себя ведет, как с другими общается. И вырабатывается мнение, что это за человек. Пока не было такого, чтобы мы плохо общались друг с другом», — говорит Настя.

«Да и какая разница, какая статья, — ты сама сидишь. Сама не лучше, как говорится, — вторит ей Анастасия. — Хотя бывает на вид такая девчонка пакостная, а начинаешь говорить о преступлении, она начинает плакать и говорит, что все поняла. А пакость — это уже привычка, роль, в которую она вошла».

Отец Александр говорит, что девочек, которые не говорили бы, что раскаиваются, он пока тут не встречал.

«Я понимаю, что глубокое осмысление есть не у всех. Они говорят то, что от них требуют. Но пока они тут находятся, постепенно к ним приходит раскаяние. Насколько оно искреннее и глубокое, я не могу сказать. Я только слушаю, а сердце знает Господь. С другой стороны, раскаяние — это процесс длительный, и я об этом напоминаю девушкам.  Раскаяние приходит не сразу. С самого начала, в карантине, я им говорю простую вещь. Они могут любого сотрудника колонии обмануть, они могут быть неискренними, и их ложь не раскусят. К тому же, отбыв срок, они становятся чисты перед законом, и никто не сможет их упрекнуть. Но их преступление — это их грех, болячка, которая лежит на душе, и ее надо залечить. И если они не подходят к этому как к болячке, которую надо залечить, то они не сделают то, что должны сделать», — говорит духовник колонии.

Мама, я стала преступницей

После…

После освобождения Настя вернется в Оренбург к родителям, а Анастасия возвращаться домой не планирует — хочет остаться в Томске. Правда, будет это не скоро. Анастасии уже исполнилось 18 лет, и через некоторое время ее ждет этап во взрослую женскую колонию в Иркутске.

«Морально я готова продолжать отбывать срок, но мне очень не хочется ехать во взрослую колонию. От таких условий, как тут, конечно, трудно ехать в ИК. Чувствуешь угнетенность от того, что там будет совсем другое окружение», — делится переживаниями Анастасия.

Ее пример для подражания — девушка, которая освободилась из колонии около года назад и осталась жить в Томске. Она была победительницей местного конкурса красоты «Мисс ВК-2». Сейчас, после освобождения, живет в Томске, нашла работу, вышла замуж, стала мамой. Она иногда приходит сюда на открытые мероприятия, а к Анастасии даже приходила на свидание.

«У нас сейчас нет статистики, кто куда попадает после освобождения, но мы со всеми стараемся сами поддерживать связь, — рассказывает Маргарита Николаева. — Я даже специально создала аккаунт в соцсети, чтобы там общаться с ними и узнавать, как у них дела. И то, что я вижу, очень радует: они учатся в вузах, устраиваются на работу, выходят замуж, рожают детей».

Наталья Киселева

Мама, я стала преступницейМама, я стала преступницейМама, я стала преступницейМама, я стала преступницейМама, я стала преступницей«Мама, я стала преступницей» Томск новости