От редакции. Как-то раз мы опубликовали в рубрике «Мысли вслух» размышления одной из наших читательниц о том, как довести себя до дурдома… и вернуться. Это был рассказ женщины, которую глубокая депрессия привела в НИИ психического здоровья. А на днях нам написала другая томичка. Тоже о пребывании в известном всем томичам «Сосновом бору», но в другом медучреждении — в психиатрической больнице. Эта история не похожа на предыдущую, поэтому мы решили опубликовать и ее. Возможно, кому-то будет не только интересно, но и пригодится. Хотя, конечно, не дай Бог, чтобы пригождались такие советы.
…Не будьте уверены, что это вас никогда не коснется. Традиционный перечень того, от чего не зарекаются, состоящий из двух пунктов, на самом деле содержит еще и как минимум третий. Никто не застрахован от сумы, от тюрьмы и от «психи». Об этом мы разговаривали с медсестрой в день моей выписки оттуда. Но пусть все будет по порядку…Переходя к нему, добавлю только, что все имена в этой истории будут изменены либо вообще не упомянуты, а вот все описываемые события — подлинны.
Неделя тяжелого, но вполне себе бытового бронхита продолжилась необычайно странно. К душераздирающему кашлю, ежедневной температуре и навязчивой сонливости добавилось нечто, разделившее меня на две половинки: физическое тело и сознание. Первая субстанция продолжала двигаться, говорить и проделывать все прочие привычные действия. Вторая же, привыкшая к тому, что постоянно отслеживает и контролирует действия первой в режиме онлайн, то и дело теряла этот контроль и превращалась исключительно в стороннего наблюдателя. При этом сообщения от своей половинки сознание, судя по скорости доставки, получало не иначе как «Почтой России» — поскольку информация «я погладила рубашку», «я посмотрела телевизор», «я разговаривала с соседкой» приходила тогда, когда эти действия уже минут пять, а то и десять, как закончились. При этом, надо сказать, странностей в моем поведении никто не замечал — судя по опросу родных и друзей, который я провела на второй день непонятного состояния, я была абсолютно адекватна. Но обе мои половинки все же жутко, до головокружения, «колбасило» от того, что они перестают быть единым целым. Поэтому во время очередного коннекта они решили позвонить знакомому, имеющему непосредственное отношение к работе психиатрической больницы. Ну, чтобы хотя бы узнать — к специалистам какого профиля им, несчастным, следует обращаться. «К нам, — уверенно сообщил собеседник. — И не затягивая!».
Уже на следующий день, проводив ребетенка в школу, я, обливаясь слезами, сидела в одном из кабинетов административного корпуса психиатрической больницы и откровенничала с очень милой и участливой женщиной. «Понимаете, мы пока не знаем, что с вами, но оставлять вас без наблюдения в таком состоянии не можем. Сейчас наша служебная машина отвезет вас домой, вы там быстренько соберете вещи и вернетесь — на госпитализацию. В 27-е отделение — первичного эпизода. Сегодня вторник. До конца недели мы проведем все обследования, а потом, если вам станет лучше, можно будет и на дневной стационар перевестись, а то и вовсе выписаться».
И я, продолжая реветь, отправилась бегом собирать вещи и на бегу же сообщать особо родным и близким, что так, мол, и так, кладут в больницу, но вы не волнуйтесь, вечером, как устроюсь, позвоню…
Потом я не раз думала: а ведь, когда я запихивала в пакет стандартный для больниц набор, еще можно было остановиться. Глубоко вдохнуть-выдохнуть. Принять решение. И никуда не поехать. Тем более что к тому времени две мои половинки как воссоединились в момент отъезда из больницы, так и не разлучались.
И потом, из приемного покоя, где на меня минут 15 никто не обращал внимания, тоже еще можно было уйти. И вернуться домой… Но… Я часто ловлю себя на мысли, что поступаю, как мультяшный котенок Гав. «Не ходи туда, тебя там ждут неприятности». — «Ну как же мне не ходить? Ведь они же ждут!».
И они дождались.
День первый
Собственно, сейчас и начнется своеобразный лайфхак. Чтобы вы знали, с чем столкнетесь, если вас не минует госпитализация в доме скорби. О том, что она может случиться в жизни абсолютно любого человека — и даже совсем-совсем нежданно-негаданно, я уже говорила и попозже представлю несколько доказательств.
Итак. Ну, документы, описание симптомов, которые беспокоят, — это все понятно. Рост, вес, температура, тест на беременность, если вы женщина детородного возраста — тоже стандартно. То, что делиться подробностями своего недуга приходится в компании незнакомого наркомана, которого тоже готовят к приемке в стационар, — мелочи жизни. Все равно он в силу своего невменяемого состояния ничего не запомнит. Осмотр и перепись абсолютно всех вещей, которые вы привезли с собой, вплоть до смятых бумажек в сумочке, смущают больше. Еще сильнее поражает тот факт, что кружка, ложка, чайные пакетики, щипчики для бровей, бритвенный станок или электробритва, крем для лица, декоративная косметика, зеркальце и даже кошелек с деньгами относятся к категории «а это еще зачем». Брючные ремни тоже нельзя, но про них хотя бы понятно, почему. Все это не выкинут, конечно. Надежно спрячут в специальный шкафчик. Если повезет — то шкафчик этот будет находиться в том отделении, куда вы попадете, а не в приемном, и тогда некоторыми из прелестей привычной жизни можно будет иногда воспользоваться — попросив медсестру выдать на пару минут крем, кошелек или бритву, например. Бриться, кстати, мужчинам полагается в специально отведенное для этого время. В коридоре. Под присмотром. Там напротив сестринского поста висит зеркало, а рядом есть розетка. Еще по одному зеркалу есть в женском и мужском туалетах. Больше — нигде. А вот туалетной бумаги в туалетах нет. Так что ее с собой захватите. И мыло для рук тоже. А то придется мылить руки дешевым «банным», аромат у него на любителя. Шампунь, зубную пасту и щетку тоже смело берите — они в стационаре разрешены. А вот личные кружку/ложку вы получите, только, если они пластмассовые. Коли таковых дома нет — купите пластиковые стаканчики и ложки, называемые одноразовыми. Это они для обычной жизни одноразовые. В психиатрической больнице они будут не один день, а при бережном отношении и не одну неделю служить вам, не рискуя быть отобранными. Потому что пластиковой ложкой подземный ход не выроешь и черепно-мозговую травму никому не нанесешь. Вы не буйный? Не имеет значения. Правила для всех одни. Вот насчет пластиковых ножей — не знаю. Может, разрешены, а может, и нет. У нас в отделении, чтобы порезать что-то из привезенной передачки — овощи, колбасу, например, — все обращались к кухонной работнице или к санитару. Нужно вежливо попросить, и они порежут. Сами. Ножи в руки пациентам не дают.
Но самая «жесть» — это правила, касающиеся мобильных телефонов. Такой «подставы» я не ожидала. «Выключайте и сдавайте телефон. Звонки разрешены только с 15.00 до 15.30», — поставила меня перед фактом медсестра уже не приемного, а того самого 27-го отделения.
Вы когда-нибудь мечтали отключить сотовый — например, во время отпуска, чтобы никто не доставал? У каждого, наверняка, хоть раз появлялось такое желание. Теперь каждый раз, когда оно станет возникать у меня, я буду вспоминать, как судорожно сжимала в кулаке свой мобильник: «Не отдам, не могу я без телефона! У меня же ребенок, в конце концов! Я же обещала, что позвоню ему вечером! Да и вообще, у меня работа такая, что я должна быть все время на связи. И что, что болею? Говорить-то я могу. И потом, меня никто не предупреждал, что здесь такие порядки. Раз нельзя оставить телефон, значит, я отказываюсь от госпитализации».
Ну-ну. Отказывается она. Для таких умников и умниц составлена формулировка «мы не можем вас выписать, потому что вы можете быть опасны для самой себя и/или окружающих». Заверения, что вы уже совершенно нормально себя чувствуете, не прокатят, не надейтесь. Все еще пытаетесь отстоять свою свободу? Будьте готовы к еще одному приемчику. «Я, конечно, не хочу вас пугать применением физической силы, но если вы добровольно не сдадите телефон, нам придется забрать его, несмотря на ваше нежелание». Пока не отобрали силой и не записали меня в «буйные пациенты» — звоню знакомому, который посоветовал госпитализироваться сюда. Увы, звонок этот не оставил надежды на сохранение мобильника, но все же принес некоторые бонусы. В порядке исключения мне разрешили сделать два звонка сыну тем же вечером — в 19.00 и 21.00.
К тому времени, как я включила телефон в семь вечера, сидя в процедурном кабинете в присутствии медсестры, SMS-ки показали, что мне уже кто только не звонил. В том числе и из дома, конечно. Человек уехал в больницу и стал «абонент недоступен» — конечно, как тут не названивать!
«Сынок, привет, понимаешь, тут такие правила, что телефоны выдают только раз в день на полчаса. Поэтому я не смогу тебе в любой момент отвечать. Расскажи быстренько, как твои дела?.. Миша приехал? Дай, ему, пожалуйста, трубку…». — «Вам было разрешено поговорить только с сыном!», — следует строгое замечание медсестры. — «Сынуль, ну ладно, пока, я еще через пару часов позвоню, а потом завтра…».
Девять вечера. «Сын, привет еще раз. Что, бабушка звонила?! И ты ей сказал, что я в больнице? Просила позвонить? Ясно… (Так-то я хотела не волновать старшее поколение и собиралась к завтрашнему дню сочинить что-нибудь про какую-нибудь экстренную командировку, в которой практически нигде нет сигнала мобильной связи). Ладно, я сейчас попрошу, чтобы мне разрешили еще и с ней связаться»…
«Нет, нельзя. Я вижу, что вам были разрешены только два звонка вечером, и только домой. Остальные звонки сделаете завтра, когда всем выдадут телефоны», — дневную медсестру сменила ночная, но она не менее неприступна. — «Пожилой человек, она же переживает… Почему нельзя ей позвонить, я же не в тюрьме». — «Не положено»…. Препирания длятся минут пять. Наконец я «вымаливаю» право на еще один телефонный звонок. «Мне нужно всего пару минут!». — «Минута, не больше».
Фуууххххххх…
…В палате, куда меня устроили, шесть коек. Три девушки спят, еще двое присматриваются ко мне. Доброжелательные и адекватные. Это радует. Но не сильно, потому что жутко хочется домой и не дают покоя мысли на тему «какая же я дура, что же я наделала, зачем же я сюда приехала». Сижу в коридоре на диванчике и беззвучно реву. Выгляжу при этом, наверное, действительно, как минимум, не в себе. Потому что когда я долго реву, то лицо у меня становится, как мордочка пьяного поросенка, страдающего болезнью Дауна.
Мимо то и дело проходят люди. Мужчины и женщины. Подростки, мои ровесники и «в годах». С ясными взглядами; улыбками, свидетельствующими о том, что их обладатели тут точно неспроста; просто с унылыми лицами, наконец… Ходят по длинному коридору — в туалет, в холл, где работает телевизор и стучит настольный теннис, в палаты и обратно… Туда-сюда, туда-сюда.
А я все реву, обхватив голову руками.
Из мужской палаты напротив выходит пожилой мужчина. Один из тех, кто «нормален». Я пишу это в кавычках, поскольку не знаю, какие диагнозы ставят эти людям, и зачем их вообще держат в таких условиях… Он идет к зеркалу, включает бритву. «Не мешаю? — спрашивает меня. — У вас, видимо, голова болит, а тут бритва гудит». — «Нет, вы мне не мешаете. Я просто не хочу здесь оставаться». — «Знаете, вы не расстраивайтесь, — говорит он. — У нас очень хорошее отделение. Самое хорошее во всей больнице. И персонал тут замечательный, и пациенты все дружно живут».
Это оказалось правдой. С одной стороны — к счастью, с другой — к сожалению…
Продолжение следует
