Этот текст удивит вас. Возможно — разозлит или рассмешит, заставит задуматься. Но равнодушным не оставит.
Два месяца назад утренним рейсом из Москвы прилетел Константин Журавлев, томский путешественник, человек, который три года находился в плену на территории воюющей Сирии. Cразу по возвращении Константин частично рассказывал, как он жил в плену, но сейчас, спустя два месяца, готов друзьям, знакомым и всем, кто так или иначе интересовался его судьбой, рассказать полную историю о своем трехлетнем путешествии, свою, внутренне переработанную, версию событий.
Вокруг странной истории пленения и не менее странного возвращения не утихали и до сих пор не утихают споры. Большинство наших читателей не понимают, зачем нужно было ехать в неспокойные времена в Сирию, и как вообще можно было выбраться из такого ада без единой царапины.
Мы специально убрали из текста все лишнее, оставив только слова Константина Журавлева. Вы можете верить путешественнику или нет, можете согласиться с его словами или поспорить, но ответы на все свои вопросы вы узнаете.
Увольнение. Первое путешествие
Я томич, жил, родился в Томске, как у всех — школа-университет, потом пять лет отработал в НПЦ «Полюс», это сфера космической отрасли, где мы занимались разработками в ГЛОНАСС и энергоснабжением космических аппаратов. Так продолжалось с 2003 года по 2008 год. В это время у меня была «бронь» от армии. Ближе к своим 27-ми годам, зимой 2008-го, я сказал начальнику, что уволюсь, и 16 июня 2008 года положил на стол заявление об увольнении. 17 июня взял рюкзак и поехал автостопом на 90 дней по западной части России, Украине и Белоруссии. Я не умел путешествовать автостопом, знал только, что это бесплатно, дешево, нужны палатка и спальник — и все. Денег на обычный транспорт у меня не было. И уже в первом путешествии я был очарован атмосферой постоянных перемещений, знакомств и встреч. Ощущение того, что тебя ведет кто-то там, сверху, появилось не сразу, только в конце путешествия. Понимаете, когда вы можете ехать, куда угодно, — например, вы собирались в одно место, а водитель говорит «А вот там есть что-то интересное», и вы туда движетесь… Это бесконечная свобода, которой у большинства нет в повседневной жизни: взрослые люди ограничены графиком, отпуском, и даже когда мы проживаем свой отпуск, мы ждем, когда снова пойдем на работу. А здесь этого не было: я ушел в неизвестность.
Когда вы совершаете шаг в том направлении, в каком зовет ваш внутренний мир, вам должно быть страшно. Можно подготовить какую-то платформу для этого. У меня такой платформы не было. Но в путешествии я встретил людей, которые подтвердили мою позицию: человек должен жить так, как он хочет. Тогда наша жизнь будет становиться значительно проще и легче.
Я вернулся домой спустя три месяца, в сентябре 2008 года. Принципиально не устраивался в офис, так как боялся снова очутиться в этой рутине, и почти год жил без денег. Питался картошкой, которую выращивали на даче, консервами, мамиными заготовками. Иногда бывало, что буквально приходилось собирать крошки со стола или остатки гречки.
Жил, уходил в долги, потому что чувствовал, что я НЕ хочу делать, а вот что хочу делать, еще не знал. Потом я нашел работу по душе: устроился в крупную компанию связи, приходил, брал заявки на настройку или подключение оборудование, свой рюкзак и снова уходил путешествовать по городу, встречаться с новыми людьми. Вот этот формат путешествия-приключения оказался очень удобен для меня, стал очень хорошо зарабатывать.
Второе путешествие. Кругосветка
В 2010 году я решил, что надо отправиться в кругосветное путешествие. Я почти также спонтанно собрал рюкзак, попрощался со знакомыми и отправился в кругосветку. Что дало мне кругосветное путешествие? Огромнейший масштаб внешней свободы. Да, есть страны с визовым режимом, но все это преодолимо.
Визы. Всего есть четыре типа виз. Первый тип визовых режимов — это безвизовые страны, которые легко находятся в интернете по запросу «безвизовый режим для россиян». Таких стран очень много по всему миру, и на их границе достаточно показать паспорт, где поставят штамп, после чего можно спокойно путешествовать по стране некоторые сроки. Второй тип визовых режимов тоже очень простой: вы приезжаете/прилетаете в страну, платите на границе деньги за визу, вам ставят штамп и вы также гуляете по стране. Третий тип визы тоже довольно прост. Например, ты находишься в Египте и захотел посетить Судан, как было у меня. Визу необходимо оформлять в консульстве Судана, но дело в том, что визу можно оформить в абсолютно любом консульстве. И я пошел в Каире в консульство Судана, заплатил деньги, отдал документы, на следующий день забрал визу и поехал в Судан. Потом в Судане зашел в консульство Эфиопии, сделал также визу и поехал уже в Эфиопию. В принципе, ничего сложного. А вот четвертый тип виз — самый неприятный для автостопщиков: это страны, где можно сделать визу только в консульстве, которое находится на территории России. Таких стран немного, их можно перелететь или объехать.
Непредсказуемость. Конечно, порой было трудно: приходилось изо дня в день ночевать на улице. Иногда там холодно, иногда дождь идет. Иногда нужно было идти до ближайшей трассы десятки километров. А если дело происходит за границей, и ты не знаешь языка и как идти, то задача усложняется. Это все нелегко. Но со временем от таких путешествий ты начинаешь получать подарки судьбы в виде прекрасных и необычных эмоций, встреч, необычных мест или видов. Я в тот момент увлекался фотографией и получал шикарнейшие снимки которые давали мне вдохновение и энергию двигаться дальше.
Автостоп — это постоянное общение с местными людьми, которые как никто хорошо знают и свою страну, и соседнюю, и вы спокойно меняете маршрут, чтобы посмотреть еще больше интересного. При обычном путешествии такого общения никогда не происходит: вы просто берете билет и механически добираетесь из точки А в точку Б. Можно как-то разнообразить такое путешествие, если периодически останавливаться и гостить у местных жителей — тогда будет интересней. Преимущества автостопа: вы зависите от высших сил, вам подкидывают такие встречи и таких попутчиков, которые скорректируют ваш путь. Например, водитель везет тебя и неожиданно вспоминает, что тут недалеко совсем есть стометровые водопады, которые тебе нужно обязательно увидеть, и подвозит тебя туда, хотя такого в планах не было. А стометровые водопады — это, например, водопад Виктория в Бразилии или Игуасу в Аргентине, и даже Ниагара по сравнению с ними — карлик.
Направления. Если говорить о странах, которые я посетил во время кругосветного путешествия, то стоит отметить, что я побывал в Прибалтике, потом вернулся в Россию, так как кончилась 15-дневная шенгенская виза, а затем через Азербайджан и страны Ближнего Востока добирался в Африку.
Сирия 2010 года — это самая сказочная страна, которую я когда-либо видел. Безумно красивая, яркая. В Латакии меня настиг шторм, и после шторма ночью я спал в оливковой роще на территории города. Поздно ночью я видел, как по небу плыли облака, контрастно подсвеченные луной, и где-то там угадывался даже Аладдин на ковре-самолете. В Дамаске я был буквально заворожен старым городом, старым базаром, где людей одновременно окружают пряные ароматы, яркие шелка, музыка, все вокруг в узорах, люди в этнических длинных платьях…
Еще до войны многие предупреждали не ездить на Ближний Восток, говорили, что там опасно. А когда я приехал на Ближний Восток, там меня уже отговаривали от поездки в Африку, потому что там опасно, там дико. При этом они не считали, что у них дико.
В Африке же полное ощущение, что ты попал в колыбель цивилизации. Возможно, в каких-то странах есть бедность и голод, например, в Африке я посетил чрезвычайно бедную Эфиопию. Но даже там люди выращивали какую-то еду, и лично я не видел детей с рахитом. Африка — это очень самобытный край. Большинство людей живут в земляных домах, крытых соломой. Если вы катаетесь по Ботсване, Намибии и ЮАР, то видите потомков европейцев-колонизаторов, но в сердце Африки живут коренные жители и живут, мало что меняя, веками.
Когда вы прилетаете в Латинскую Америку, сразу возникает ощущение, что ты приехал на край света. Это очень захватывающая часть света, и в Латинской Америке есть свой аналог России — Аргентина. У нас же по менталитету Россию и ее жителей невозможно отнести к какой-либо части света, Европе или Азии, потому что мы — не Европа и не Азия, мы — и то, и другое. С Аргентиной — то же самое. Правда, у нас такое положение формировалось веками, а у Аргентины — в период колонизации. Дело в том, что в Аргентине испанцы вырезали все местное индейское население, и поэтому сейчас в Аргентине практически все население европейское. И они находятся в промежуточном состоянии: они уже не европейцы, но и не латиноамериканцы, потому что вся остальная Латинская Америка — это интересная смесь европейской и индейской культуры.
Вообще, каждая страна Латинской Америки по-своему прекрасна, это самое притягательное и самое опасное место.
И, наконец, Азия — это самое радушное место на земле, где люди часто улыбаются. Если вы турист, вам улыбаются натянутой американской улыбочкой и выманивают деньги, а вот если вы путешественник, то вам улыбнутся искренне и искренне же помогут: бесплатно подвезут, угостят, приютят на ночь. По Азии очень приятно путешествовать, там интересная смесь цивилизации и самобытной культуры. Солнечный край, где нужно обязательно побывать.
Ощущения. Кругосветное путешествие — это раскрытие внутренней свободы.
Когда человек начинает идти туда, куда его зовет сердце, и я сейчас говорю не только о путешествиях, у него за спиной раскрываются крылья. А когда мы начинаем расправлять крылья и взмахивать ими, вся мелочность этого мира, словно песок, начинает ссыпаться с вас. Чем дальше вы идете, тем больше очищаетесь. Но есть одна опасность: в самом начале пути завихрения, которые создает этот «песок», затягивают вас, становятся пеленой перед глазами, притягивают вниз, к земле. Здесь главное — не пойти на попятную, продолжать взмахивать крыльями, чтобы взлететь вверх, к свободе.
777 дней, а именно столько я запланировал путешествовать, два года, для меня были огромным сроком. Я расставался с привычным и любимым миром: родителями, родственниками, друзьями, к которым очень привязан, расставался с историко-бытовыми танцами, киноклубом, с посиделками с друзьями. Это все было очень трудно оставить, и первые четыре месяца это на меня очень сильно давило. Эти связи меня очень держали от полета. Стало легче в пустыне в Иордании, где прекрасное место с лунным пейзажем. В путешествии постепенно внутренне, духовно ты начинаешь ощущать себя птицей, летящей в облаках, где нет никаких преград, а сверху светит солнце. Похоже на ощущение, когда человек поднимается на небоскреб или высокую гору и смотрит оттуда. И все жизненные мелочи, неурядицы, вся рутина исчезает, легче становится жить, становится легко во всех делах, даже домашних, обычных. За счет внешней и внутренней свободы даже повседневные дела, работу, семью, детей можно превратить в праздник, а не в тяготы… Вернулся я из кругосветки в августе 2012 года.
Сирия
В Сирию меня привела целая цепочка событий и совпадений, которые я сейчас оцениваю как знаки свыше. Зимой с 2012 на 2013 год я уезжал в Петербург, там встретил потрясающую девушку Юлию, влюбился и остался там на зиму. Юлия изучает индийскую культуру, ей очень близки духовные практики, и у меня со временем возникло сильное желание показать ей одно место в Африке, где я был во время своего кругосветного путешествия в 2010 году.
Я прожил три дня в пустыне Сахара наедине с самим собой, и это был период поста, когда я пил только воду. Это было очень глубокое чувство единения с самим собой, когда ничего вокруг нет, и человек сосредоточен сам на себе. Этот духовный опыт я хотел показать Юлии, отвезти ее в пустыню на несколько дней. Она была в восторге, но оказалась не готова психологически к такому опыту. В итоге я решил переиграть это путешествие и отправиться в пустыню сам, на 21 день и не самолетом, как планировал ранее, а привычным автостопом. Как раз совпадало так, что я должен был быть там во время лунного затмения и рядом — солнечное затмение, которое должно было проходить в том числе и на той территории.
Идея поехать, в том числе, и в Сирию пришла чуть позже, в 2013 году. Пока я был на даче у родителей, краем глаза увидел репортаж о войне в Сирии. Бои к тому времени шли уже достаточно давно, но я не смотрю телевизор и просто не знал об этом. Я испытал очень большую боль и не понимал, как мои домашние, слушая этот репортаж, могут спокойно готовиться ко сну, когда там люди умирают. Было чувство полной причастности к происходящему, ведь среди этих людей могли быть те, кто меня подвозил, давал еду, кров, с кем я беседовал во время путешествия в 2010 году. И эти люди, эти прекрасные люди могли быть мертвы, их дом мог быть разрушен.
Я поехал в Сирию, чтобы соприкоснуться с болью войны, чтобы получить новый внутренний опыт. Я поехал туда, чтобы получить опыт существования в условиях войны, который был у наших прадедов, дедов, тех, кто воевал в Великую Отечественную, в Афганистане. Это добавило бы многогранности моему взгляду на мир, позволило бы по-другому решать вопросы. Я хотел соприкоснуться с опасностью, чтобы стать сильнее, как говорят, «закалить сердце льва». Правда, когда меня заперли в клетке, чувствовал я себя скорее овцой.
Почему я не побоялся ехать в Сирию? Дело в том, что у меня был опыт поездки в опасное место. Еще в первом кругосветном путешествии, когда я ехал автостопом на Ближний Восток через Дагестан и Азербайджан, буквально все отговаривали меня от того, чтобы я ехал через эту территорию. Мне советовали обстричь волосы, снять шляпу со значками, переодеться в «нормальные» джинсы. Мне говорили, что меня убьют, украдут, заберут в рабство, даже полиция меня отговаривала от путешествия в Дагестан, и сотрудник ГИБДД записывал номерные знаки КамАЗа, водитель которого собирался меня подбросить по дороге. То есть, все вокруг кричало об опасности. Но когда я приехал в Дербент, один из самых старых городов страны, я познакомился с мэром, его помощниками, они мне провели шикарную экскурсию по городу, приютили, и через некоторое время я спокойно отправился в Азербайджан. Все эти опасности просто не сбылись.
В 2013 году, когда я проезжал через Турцию, ситуация повторилась. В Турции многие люди меня предупреждали о том, что в Сирию не нужно ехать, там война. Что конкретно там происходит, кто воюет и на каких территориях, не говорили. И у меня сработал опыт с поездкой в Дагестан: решил, что уж в Сирии-то мне ничего не грозит, пересеку ее за несколько дней и продолжу путь через Иорданию.
Арест
Когда я проехал к турецкой границе с Сирией, пограничники пять минут отговаривали меня от поездки, показывали, что я буду арестован. Я не совсем понял, почему меня должны арестовать, жестами попросил поставить штамп и пропустить, что и было сделано. Прошел метров 200 по территории Сирии, увидел плакат, где по-арабски и по-английски написано «Свободная армия». Подошел, показал солдату паспорт, тот пригласил меня в машину, проехали несколько метров до офиса, где у меня спросили, чего я хочу, принесли чай. Часа через два приехали еще четыре человека, один из которых говорил по-русски, они изъяли у меня ноутбук, фотоаппарат, сделали видео и отвезли в деревню. По дороге один из военных объяснил мне, что я счастливчик, потому что проедь я чуть дальше в Турции, пересекал бы границу уже в той территории, которая находится под контролем ИГИЛ. Там бы мне быстро отрезали голову и похоронили.
В итоге меня привезли в деревню под названием Рай, предупредили, что чуть ли не из-за бюрократии оставят под арестом дня на четыре. Через пару дней сообщили, что в плену придется просидеть дней семь. Через десять дней сказали, что все это продлится месяцев семь, а потом стало ясно, что это надолго.
Знаки
С первых дней в плену и по настоящее время меня не покидало ощущение, что я нахожусь в длительной командировке и должен выполнить некую задачу. Ощущение, что меня привели в плен некие силы свыше, не отпускает меня и сейчас. Я с первых же дней осознал, что множество знаков, случайных фраз в течение последнего года указывало мне, что я иду в плен. И в то же время я знал, что со мной все будет хорошо. Уже в первый день я увидел знак: охрана подала мне на ужин миску с оливками, и после еды я решил посчитать, сколько же там было оливок. В миске оказалось ровно 77 косточек. А 77 — это высший уровень защиты выше, знак судьбы, при котором человека минуют любые опасности.
Почти сразу после того, как оказался в одиночной камере, я начал видеть очень отчетливые сны, наполненные знаками. Мне во снах показали, что я буду в плену долго, и показали, для чего меня туда привели. Тот сон, который рассказал мне о трех годах заключения, я осознал только через два года после начала плена.
Немного об этих знаковых снах. Первый сон мне приснился на 12-й день заключения, как раз в тот период, когда за мной приезжали боевики из ИГИЛ, бывшие на тот момент союзниками «Свободной армии», и меня прятали от них в деревне. И вот в один из этих дней мне снится, что я лечу на маленьком самолете, рядом со мной появляется огромнейший пассажирский авиалайнер, и я хочу его дозаправить, но мне нечем. Дальше сон продолжается, и я понимаю, что стою на огромном нефтетанкере, прямо на краю, смотрю вниз с высоты в море, где плавает мой самолетик, потрепанный акулами. Чувствую, что до берега три тысячи миль. Третья часть сна заключалась в том, что я вместе с дельфином подплывал к берегу. После пробуждения понял только одно: те три тысячи миль, что отделяли меня от берега — это срок, который отделяет меня от свободы. То есть или 30 месяцев, или три года. На деле вышло ровно три года: я был арестован 4 октября 2013 года, а 4 октября этого года я вернулся на Родину, на российскую базу.
Тот пророческий сон сбывался вплоть до моего возвращения в Томск. Например, уже в Москве, в той квартире, где меня разместили наши спецслужбы, я, когда начал готовиться ко сну, подошел к кровати и увидел синее постельное белье с дельфином. То есть тот образ, который я видел три года назад, дельфин, вместе с которым я подплываю к берегу, сбылся буквально. Еще интереснее стало, когда я откинул покрывало на соседней кровати, где спал охранявший меня сотрудник спецслужб, и увидел пейзаж с пирамидами. Это тоже был знак: пирамиды — это пустыня, куда я изначально направлялся, дельфин — символ моего возвращения домой, а пустое пространство между кроватями — это и есть Сирия, провал, три года безвременья.
И, наконец, что такое желание подзаправить большой лайнер. Это идея, которая маячила на горизонте сознания еще с 2008 года, когда я задумался о том, как я могу помочь людям. И это желание подзаправить самолет — это и есть желание помогать людям. А нефтетанкер — это как раз таки те огромные духовные ресурсы, которые я получу в изоляции и временно не смогу применить по причине несвободы (вот он, сломанный самолет). Но об этом позже.
Страхи и опасность
В путешествии опасности есть, и о них нужно знать.
Самое притягательное место и вместе с тем самое опасное — это Латинская Америка. Потому что там много наркотиков, турист в любой момент может оказаться в компании преступников. Но не нужно бояться, нужно быть просто осторожным и внимательным. Туристов могут психологически отвлечь и забрать что-то, иногда — надавить и запугать. У мен в Эквадоре украли довольно дорогой фотоаппарат: полноформатный Nikon 700, который на тот момент стоил около трех тысяч долларов. Девайс оценили со стороны и потом меня уже «обработали» прямо на улице, в центре города. Мне в шею прилетел мешочек с экскрементами, и пока я в растерянности озирался, ко мне подошел мужчина, подал салфетки, стал помогать оттираться. Я положил рюкзак, фотоаппарат на асфальт, он тут же поднял технику, что я воспринял в этой ситуации совершенно нормально — не валяться же фотоаппарату на земле! А уже через минуту мужчины рядом не было — растворился в толпе вместе с фотоаппаратом.
Опасность порой есть в людях, которых ты встречаешь. Когда я ехал в Дагестан, один из водителей приставил мне пистолет к голове. Просто мы разговорились о смерти, я ему сказал, что не боюсь смерти, но боюсь боли и не хотел бы ее испытывать перед смертью. Тогда мужчина достал откуда-то из-под сиденья пистолет, приставил к моей голове, спросил: «Выстрелить?». Для понимания ситуации: ночь, абсолютно пустая трасса, у водителя явно не в порядке с психикой, он может совершенно спокойно меня убить, сбросить тело на обочину, забрать вещи и ехать дальше. Я ответил, что не буду отвечать на такие вопросы и сам себе выносить приговор. Пистолет водитель убрал.
Мое третье путешествие изначально называлось «Наедине с пустыней», и в итоге таким и оказалось. Я на три года оказался в пустыне одиночества, отрешенности, пустоты и лицемерия. Но все это время я был под защитой.
Когда вы начинаете не фиксироваться на собственных проблемах, а прислушиваться к внутреннему голосу, то приходит время, когда приходится сделать первый шаг. И кто-то сверху видят ваши стремления и «подкидывает» вам желания и мечты. Если человек следует этим стремлениям, его начинают защищать.
У меня не было чувства опасности и угрозы, когда я находился в плену. Только когда мне через полтора месяца сказали, что за мной приезжали люди из ИГИЛ, у меня был сильный испуг. Я слышал, что делает с людьми ИГИЛ, я видел, как пытают людей эти группировки — жил в общей камере и заключенные мне показывали ожоги и шрамы на ногах и в промежности, где боевики людям оттягивали кожу плоскогубцами и отрезали наживую. Я очень боялся, что меня заберут и будут также пытать. Мне с трудом удалось пережить страх боли, но я это пережил.
У меня были разные условия содержания за эти три года. Например, зимой с 2014-го на 2015 год я прожил в камере площадью полтора на два метра с незастекленным окном. В комнате были только поролоновый матрац, отхожее место, шланг для туалетных процедур — и все. В окно задувал снег, мыться было холодно, потому что буквально за считанные минуты я промерзал до костей. Приходилось постоянно двигаться, чтобы не замерзнуть. И только через месяц меня и нескольких заключенных перевели в камеру, где был обогреватель.
Когда меня через несколько месяцев перевезли в Алеппо, мы попали под бомбежку. Вокруг свистели, падали и разрывались бомбы, разносило здание, где мы сидели. У нас в первый же день от ударной волны вылетело шестимиллиметровое стекло, в комнату водоворотом ворвались сажа, пепел и дым. При очередном взрыве мы вставали, сметали со стола копоть и сажу, а когда падали бомбы — просто сидели и слушали, и думали, куда она упадет. Моим сокамерникам было страшно, они молились, я, уже уверенный, что со мной ничего не случится, жевал лепешку.
Люди в Сирии
У человека вообще есть две основные эмоции: любовь и страх, а все остальные эмоции находятся между ними. Любовь — это самая высокая эмоция. Страх — самая низкая. И когда мы опираемся на страх и опасения, мы не можем жить полной жизнью, мы заперты в клетке. Когда мы начинаем жить любовью, не просто личной любовью мужчины к женщине или матери к ребенку, а любовью ко всему — мы выходим за рамки. Меняются умственные способности, отношение к миру. Моей задачей в плену было как раз побороть страх и приобрести чувство любви.
Когда я находился в плену, большинство людей там жили во власти страха. Страх и ненависть закрывали им глаза, они видели врагов. Здесь, в России, тоже царил страх: все видели ИГИЛ, казни, смерть. Я же видел в своих охранниках людей. То есть, если ты сидишь в одной комнате с людьми, ты не можешь назвать соседа террористом и убийцей. Я — не мог. Я видел мужчин от 20-ти до 30-ти лет, не чувствовал от них угрозы. Они общались со мной спокойно, шутили иногда, разок на мотоцикле прокатили.
Я осознаю, что мне очень повезло, я был не у ИГИЛ. Не знаю, как бы сложилась моя судьба, окажись я там. Даже к тем сирийцам, которые вместе со мной находились в плену, относились в разы хуже. Но там, куда я попал, ко мне отнеслись деликатно: для них я был путешественником, от которого нет никакой угрозы, я был открыт, не источал страх, был на позитиве. Видя то, что я мирный человек, и не видя с моей стороны агрессии, они относились добрее. Плюсом ко всему, они стремились меня обменять, то есть моя сохранность была выгодна, а мой «товарный вид», то есть отсутствие травм и увечий, тоже был важным пунктом обмена.
Лезвие фанатизма
В различных новостях, интервью, так или иначе поднимался вопрос вербовки или отношения к исламу. Для понимания — я три года находился в окружении фанатиков. С первого же дня нахождения в плену меня начали спрашивать, во что я верю, молюсь ли, и убеждать, что молиться надо. И с первого же дня я понял, что я хожу по лезвию фанатизма. То есть вот буквально — бритва, поскользнешься — и конец. Когда человек запрограммирован религией и находится в условиях анархии, войны, люди считают, что им дозволительны многие вещи, которые не дозволительны в мирное время.
Там, где сильна религия и есть война, есть вербовщики. Я видел человека из Казахстана, которого завербовали, для этого понадобился год. И видел человека, который, как я думал, занимался вербовкой. В основе вербовки — прихологические приемы и возможность надавить на слабости предполагаемой жертвы. Те люди, которые психологически неустойчивы, вербовке поддаются легко.
Я, будучи среди фанатиков, старался сохранять устойчивость не делать сверх-неправильных шагов. Поэтому, когда так или иначе заходила тема религии, а она возникала постоянно, мне нужно было объяснять: мол, ребят, я не хочу с головой уходить в ту или иную религию, потому что это свод правил и законов, и ограниченная система, при которой шаг влево или вправо — и вы уже отщепенец. А я предпочитаю повсюду брать источники света, и мне неважно, к какой религии человек себя относит, главное, чтобы человек был хорошим.
Я, еще не зная арабского языка, выбрал для себя несколько оттенков белого и черного цветов, дал понять, что мне нужно понять по-арабски, как звучат эти слова, услышал. Потом ткнул пальцем себе в сердце и показал жестами, что хочу услышать, как оно называется на их языке. И получилось такое несложное словосочетание. Чтобы сказать «хороший человек», я говорил — «сердце белое». Чтобы говорить о зле, я говорил — «сердце черное». Себя я назвал «белым сердцем».
Со временем я заметил, что солдаты затеяли странную игру. На протяжении восьми месяцев они приглашали меня в свою компанию, где был и начальник тюрьмы, один из самых высокопоставленных военных в этой части армии, и солдаты. И вот генерал тыкает пальцем на солдат и спрашивает по-арабски, белое сердце, или черное, то есть, хороший или плохой. Я всегда говорил «сердце белое». Бывало, что солдат тыкал на этого же генерала и спрашивал то же самое. Я опять отвечал, что «сердце белое». После чего поднимался дикий смех.
Только спустя почти год кто-то из солдат мне объяснил причину веселья: я неправильно произносил слово «сердце» по-арабски и вместо «белое сердце» получалось «белая собака». То есть, все эти месяцы под дикий гогот военных я честно называл их и их генерала белыми собаками, что вообще-то для мусульман очень серьезное оскорбление. Когда вернулся в Москву, эта история повеселила уже сотрудников спецслужб. Кто-то сказал: «Да его выгнали из ада — он хамил чертям».
Это я говорю об обстановке, в которой находился. Меня считали безобидным чудаком, и это меня спасало. Будь на моем месте любой сириец, его бы избивали. Но именно это уникальное положение позволяло мне мягко доказывать, что в религии, в которой вообще-то есть свет, слишком много ограничений, чтобы принадлежать ей.
Освобождение
Как меня освободили, я не знаю. Вообще те люди, у которых я находился, хотели совершить обмен, но в итоге я был передан в руки сограждан. Сотрудники спецслужб действовали очень деликатно, с большинством я нашел интересные темы для разговора. В принципе, общаясь с этими людьми, я понял, что уже сейчас в России существует пласт людей, которые любят свою страну, хотят сделать общество лучше, внутренне нацелены на изменения к лучшему. То есть это уже не те люди, которые жили при Ельцине. Нет, выросло другое поколение.
Война и общество
Я общался с местными мирными жителями, которых подозревали в чем-то, с местными заключенными за кражу или иные преступления уголовниками, с пленными солдатами сирийской армии, с пленными боевиками ИГИЛ, один из которых, кстати, говорил по-русски. С солдатами разных рангов.
Я считаю, что очень хорошо узнал повадки, культуру и традиции Ближнего Востока. По крайней мере, насколько это можно узнать без учителей и знания языка. Я сейчас очень хорошо понимаю, что Ближний Восток превратился в место всемирного хаоса. Сирия 2010 года была страной, где царил порядок. Уж насколько он был комфортен местным жителям, неизвестно, но путешественники там были в безопасности. Этот порядок был создан системой, которую создали президент еще при бывшем Советском Союзе. И эта система жестко контролировала людей. Это была просоветская страна, где были бесплатное образование и многие «плюшки» социализма, но большинство людей абсолютно не стремились к высшему образованию. Человек, который не умеет читать и писать, для Сирии — норма. И это тоже проявление местного менталитета.
А сейчас в Сирии абсолютная неразбериха. Это люди, которые сами разрушили свой мир, свою страну. Я сейчас говорю о «Свободной Армии», которая начала воевать против президента и открыла Сирию для ИГИЛ. Они долгое время были союзниками, а потом начали воевать и между собой.
Понимаю, к чему приведет паломничество беженцев в Европу. По сути, это огромная бомба замедленного действия, и я могу только посочувствовать странам, которые приняли на себя всю волну беженцев, так как люди там просто не понимают, что происходит. Они думают, что принимают у себя несчастных людей, но это не совсем так. Был где-то репортаж о том, как волонтеры в Европе все лето работали, чтобы отдать беженцам деньги. Но если знать менталитет и внутреннее мышление людей восточной культуры, то делать такие вещи просто нельзя.
То, что происходит в Европе, для человека ближневосточного типа культуры — это рай. Именно таким описан рай в Коране, легендах: люди, попавшие в рай, будут восседать на мягких ложах и приятно общаться, их будут обхаживать красивые, с жемчужными лицами юноши, вокруг будут шикарные здания, струиться реки, а прекрасные гурии будут являться средством блаженства и наслаждения.
То есть, это культура, которая создана для удобства мужчин, и для мужчин только этой культуры. Все, что происходит в Европе, воспринимается как то, что должно происходить в раю, то, что люди этой культуры заслужили: и все эти европейские бытовые блага, и заботу волонтеров, тех самых прекрасных юношей, которые призваны обслуживать тех, кто в раю, и девушек, которые обязаны будут как гурии ублажать тех, кто попал в рай. Они приехали в Европу, и все, установка одна: «Дайте».
Миссия
Тюрьма, вообще любое заключение — это серьезная духовная школа. Если человек готов смириться, осознать и принять ситуацию и извлечь из нее уроки, то отрешенность от внешнего мира может научить чему-то новому. В этих серых стенах я был отрезан от всей красоты, существующей в мире. Сначала я убегал в воспоминания, потом я погружался в сны, в отчетливые и яркие сны, в которых я жил. Потом я начал погружаться в фантазии и мечты, возводить сказку из ничего.
И именно в заключении родился мой проект. Начинают приходить идеи, которые соединяются в некоторые проекты, которые, в свою очередь, образуют другие проекты. Сначала я думал над проектами в социальной сфере, затем пришел к идее, что любое социальное вложение требует финансовой бизнес-платформы. И вот сейчас у меня в голове проект, который начнется как бизнес, но будет в конечном итоге направлен на духовное возрождение земли.
Социальные проекты будут направлены на то, чтобы помогать людям найти самих себя, двигаться в том направлении, куда их зовет сердце. Это поможет людям продвинуться вперед на пути нравственного развития. Нам, людям, сейчас даны огромные возможности для того, чтобы мы избавили себя от повседневной рутины и освободили время на саморазвитие. А мы падаем все ниже и ниже. И война, в частности, война в Сирии — тоже следствие этого духовного падения. Проект как раз и направлен на то, чтобы благодаря технологиям освободить время и духовные ресурсы и направить их на продвижение вперед. Я уверен, что ненависти как таковой нет, есть недостаток любви и страх. Нет Дьявола — есть недостаток Бога. Также как и темнота — недостаток света. И нужно всячески стремиться к свету, не сопротивляться злу, а нести свет туда, где есть его недостаток.
Когда мы станем масштабной и большой компанией, со своим весом и возможностями, мы принесем технологию социального управления в Россию. Проект рассчитан до 2080 года и должен затронуть абсолютно все сферы общества. Сначала мы будем привлекать волонтеров, неравнодушных, затем — студенчество, молодежь. Нам удастся вырастить новое поколение людей, которое мыслит другими категориями. Мы, то есть люди, направленные в первую очередь на нравственное совершенствование и сохранение этого мира, придем во власть, в культуру, во все социальные и научные сферы.
Мне плевать, что будут думать люди о том деле, которое начинаю. Пусть назовут сектантом, сумасшедшим. Я — человек, который увидел во время кругосветного путешествия, насколько наше человечество едино. Это сродни космонавтам, которые выходят на орбиту и тоже видят нашу землю единой. И абсолютно всех людей, котор
