Источник фото: tomsk.ru09
Авторские материалы

Сумасшедший том (продолжение)

14:26 / 18.09.16
10392
Мы в социальных сетях:

От автора. Это продолжение истории, которую мы вместе с редакцией Tomsk.ru решили назвать «Сумасшедший том», — истории пациентки, побывавшей в психиатрической больнице и в силу определенных причин решившей никак не подписываться. Название, вероятно, не совсем подходящее, раз вызвало вопросы в комментариях. Но менять его уже поздно. Надеюсь, содержание — все-таки оно важнее заголовка — оказалось более удачным…     

День второй

Семь утра. «Просыпаемся!», — разносится по коридору. Вспомнив, где я, удивляюсь про себя, что ночью спала спокойно. На вчерашний укол (даже не знаю, чего) этот факт не списываю: получила я его еще по приезду, часов в пять вечера. «Чтобы вы спокойненько подремали до 19.00, а там и ребеночку можно будет позвонить». Что-то пошло не так с этим уколом, потому что, напомню, никаких «спокойненько подремать» не получилось. Вместо этого я бодренько проревела аж до самого отбоя, то есть до 23.00. А потом организм и стресс все же взяли свое. И даже то, что двери всех палат всю ночь (да и вообще практически всегда) настежь распахнуты в коридор, а там в течение ночи далеко не шепотом моют полы и разговаривают медсестры, не помешало моему обычно очень чуткому сну.

Пока отделение заправляет кровати и умывается, мимоходом читаю распорядок дня на коридорной стене. Описанию его и будет посвящено сегодняшнее продолжение этой истории.

За подъемом и утренним туалетом следуют возможные медицинские процедуры, в том числе обследования в соседнем корпусе — отделении функциональной диагностики. Это для тех, кого вызовут. Остальные до завтрака, то есть до 09.00-09.30, могут заниматься своими делами. Можно посмотреть телевизор, почитать — если не захватили собственного чтива, в холле есть два шкафа с книжками. Там же найдутся карты, нарды, шашки и шахматы. Про теннис я уже упоминала. Про то, что можно взад-вперед гулять по коридорам, — тоже. А еще можно обратно лечь спать. Что большинство и проделывают.

После завтрака — с 10.00 до 12.00 — согласно распорядку дня снова начинаются медицинские процедуры и встречи с врачами, в том числе с лечащим. Если у вас таковых нет — коротайте свое время как-нибудь иначе. Потом начнется часовая прогулка, потом обед, еще немножко «свободного времени (чтение, настольные игры, просмотр телепередач)». Потом — с 14.00 до 15.00 — сончас. Его окончание возвещает громкое «Подходим за телефонами!». И все торопятся «на раздачу» — чтобы упустить поменьше драгоценных минуток. Тем более что иногда почему-то трубки забирают не через обещанные полчаса, а минут на пять раньше.

Сразу после телефонных переговоров следует полдник, потом еще одна прогулка, потом — ужин. Снова — «свободное время», в течение которого с 20.00 до 22.00 можно принять душ, и — отбой. По палатам, кстати, тоже, как правило, разгоняют не в 23.00, а раньше, иной раз на целых полчаса. Открыто на это никто не ропщет.

Рядом с этим графиком висят еще два немаловажных. График встреч с родными и близкими: три раза в неделю (днем в среду, и с 10.00 до 13.00 в субботу и воскресенье). Проходят встречи в специальной «комнате свиданий». По полчаса на брата — в смысле, на пациента. И тоже с распахнутыми дверями. Отделение психиатрической больницы — это вообще такой «дом открытых дверей». Ненадолго уединиться здесь можно только в туалете. Ну, или еще на минутку в собственной палате, если собираешься переодеться. Впрочем, с родными можно встретиться еще и во время прогулки — и тогда общайся в укромном уголке хоть целый час.

Третье расписание — это график перекуров. На день их приходится шесть — с интервалом примерно в три часа. Первый выход на перекур — после подъема, последний — около 21.00. К процессу выхода на улицу мы еще вернемся, а пока — пора в столовую.

Небольшой, но вполне себе уютный закуток. Правда, алюминиевые тарелки и кружки контрастируют с обычными кафешными стульями и столиками на четверых. Еда, прямо скажем, очень на любителя. Впрочем, каши — стандартный завтрак и частый ужин (овсянка, перловка, ячневая, манная — других мне не попадалось) — вполне неплохи. Супы (подобие борща, щей, рыбный с консервой и еще как-то раз был «полевой») на обед и изредка на ужин — ну, с ними как повезет… Со вторыми блюдами дело похуже. Особенно, если кухня решила приготовить макароны. И особенно, если решила добавить в них дешевую вареную колбасу. Еще как-то раз непонятно зачем перловку с кусочками тушенки и морковки назвали пловом. Она, в принципе, была вполне съедобна и ничем не проиграла бы, если бы в меню так и было написано: перловка с мясом. Что до полдников, то за десять дней моего питания ими это были в основном стакан чая и несладкая булочка без начинки. Один раз давали небольшой кусочек творожной массы. Самое же печальное для тех, кто не получает передачек, — это когда в меню на полдник значится сок. Потому что кроме этой неполной кружки сока не будет ничего. Видимо, не позволяет бюджет. Хотя можно было бы легко сэкономить на хлебе, например. В каждый прием пищи, кроме полдника, на каждом столике стоит большущая плетенка, доверху наполненная кусками белого хлеба. В каждой плетенке — кусков 20-25, не меньше, а столиков при мне накрывалось восемь-девять. Пациенты съедают по кусочку, ну максимум по два. Остальное, как и то, что осталось недоеденным в тарелках, отправляется в огромную кастрюлю, стоящую на полу рядом со столиком для грязной посуды. «Это для свиней», — объяснили мне «старожилы». Каких свиней, чьих — этого я не стала выяснять.

Ненадолго прервусь на медицинские манипуляции. Утром второго дня у меня взяли кровь на анализ и сделали флюорографический снимок, потому что сохранялся сильный кашель. «Как там результат, все чисто, без патологий?», — спросила я санитара, сопровождавшего меня на обследование, когда ему минут через десять после процедуры передали какую-то бумажку. «Откуда я знаю», — сказал он. Я втихаря обиделась: он же в бумажку посмотрел и видит, что там написано, почему же мне нельзя знать об этом. Потом оказалось — зря обижалась на человека. Это был вовсе не результат обследования. Это в тубдиспансере на Кузнецова вам его сообщат через несколько минут. В психиатрической больнице даже такие исследования проводятся не один день. Оперативнее — как-то не успевают.

Потом меня вызвала лечащий врач. Снова — рассказ о том, что меня сюда привело, и как я себя чувствую сейчас. «На мой взгляд, вы ведете себя разумно и адекватно. Давайте я не стану назначать вам никакого лечения. Но понаблюдать за вами надо обязательно. Первая неделя — самая важная, так что если почувствуете, что что-то не так, — тут же сообщайте, хорошо?». На том мы и сошлись. Я, правда, про себя немножко попереживала, как успею до конца недели пройти все нужные обследования, если они еще даже не начались, а после обеда уже не проводятся. Но потом решила до завтра об этом не думать. Все-таки, я здесь только первый полноценный день, и на календаре еще только среда… «Ну, не успею — ладно, отпрошусь домой на выходные (к тому времени я уже знала, что здесь отпускают в домашний отпуск тех, кто хорошо себя чувствует), а потом вернусь еще на денек-другой…», — успокоила я себя.

Тут как раз подошло время прогулки.

Берут на нее не всех. И, как потом оказалось, даже если лечащий врач разрешил пациенту прогулки, оставить его без выхода на улицу может санитар. Потому что это ему нас всех выводить и за всеми нами следить. И, конечно, ему, да и самим гуляющим, честно говоря, тоже, не больно-то хочется добавлять в спокойную компанию несовершеннолетнего, который будет доставать всех назойливым нытьем «ну дайте сигаретку» или дедушку, который после вколотых ему препаратов не очень-то хорошо осознает, что он делает. Их по-человечески жалко, очень даже. Но находиться с ними рядом — занятие не из приятных. Поэтому санитар у выхода скажет, как отрежет: «А ты куда собрался?!». (Практически ко всем пациентам младший и средний медперсонал обращается на «ты». Мы в ответ «не тыкаем». Даже если эти люди младше нас по возрасту). И даже робкое заступничество медсестры — «Ему врач разрешил» — не поможет. «У тебя — постельный режим, иди в палату!». — «Нет, я тоже на улицу хочу». — «Что, сопротивляться будем что ли?». На этом, как правило, все заканчивается победой санитара. Сопротивляться крепкому мускулистому мужику (а они в 27-м отделении  все такие — красавцы, как на подбор!) никому не хочется.

Сразу, пока идет речь про санитаров и медсестер, добавлю кое-что очень важное. Чтобы они не казались вам злобными монстрами. На самом деле, несмотря на такие «нервные срывы», в подавляющем большинстве случаев и с абсолютным большинством пациентов эти люди приветливы и доброжелательны, и всем им я хочу сказать огромное спасибо. Даже сложно представить, как бы удавалось жить в режиме психбольницы, не будь их подбадривающих взглядов при встрече, добрых шуток и участия в те минуты, когда ты начинаешь расклеиваться от тоски по дому. И если к тебе не ожидается гостей с передачками, а есть нужда в сигаретах-еде-питье, можно попросить санитара сходить на остановку, где имеется сразу несколько торговых точек. И он постарается найти возможность помочь тебе и отлучиться на несколько минут — во время тихого часа, например. Потому что если никто не принес тебе той же питьевой воды из магазина, и ты не успел подружиться ни с кем из более удачливых «собратьев», пить тебе воду из под крана. В ладошках «ковшичком», если некуда налить.

Но — вернемся к нашим баранам. Это я про нас, которых собрались вести на прогулку. Не буду говорить «давайте без обид», потому что мы в этот момент действительно похожи на стадо баранов, а это не может быть необидным. Во-первых, есть пациенты, которых по какой-то причине полагается выводить на улицу на привязи. В прямом смысле этого слова. У нас было двое таких — парень и девушка из нашей палаты. Оба тихие, молчаливые, спокойные, помногу спали. У санитара есть длинный кусок плотной белой ткани. Перед выходом он берет левую руку одного «особенного пациента» и правую — другого и связывает их этим длинным «полотенцем». Это напоминает какой-то национальный свадебный обряд, но впечатления оставляет удручающие. Провожающая медсестра пересчитывает нас, уходящих. Дверь отделения, всегда закрытая на ключ, отпирается, и мы спускаемся со второго этажа на первый, выходим на крыльцо, идем к огороженной площадке для наших прогулок. В диаметре она — метров 15. Закрыв за нами калитку, санитар снимает «полотенце-поводок» с рук наших товарищей по несчастью. Ближайший час он проведет на скамеечке у калитки или в беседке в центре площадки — там собирается часть мужской половины нашего коллектива. Это парни и мужики, которых я, не обладающая познаниями в сфере психиатрии, могу назвать совершенно нормальными, судя по их поведению. Они курят, болтают о своем-мужском, смеются, угощаются передачками, которые иногда приносят во время прогулки кому-нибудь из них, и угощают нас, девчонок. Так они нас называют. И, хотя все мы, тут собравшиеся, уже давно не девчонки — от 30-ти и старше, вплоть до 40-ка с лишним, слышать такое обращение приятно.

Мы, девчонки, и остальная, более нелюдимая часть мужчин, группками занимаем лавочки по периметру площадки. Посидим — походим, посидим — походим. По кругу — вокруг беседки и газона с клумбами проложена заасфальтированная дорожка. Можно идти в одну сторону, а потом в другую. А можно все время в одну — пока не закружится голова. Разнообразие… Мне так ходить не очень нравится. Как будто ты в тюрьме на прогулке. В фильмах показывают, что там тоже ходят по кругу.

Проходит час или меньше — если погода не очень располагает к прогулкам — и мы собираемся «домой». Санитар снова связывает руки тех, кого поведет на привязи, пересчитывает нас, и вот мы снова в отделении. Если есть желание выйти «подышать» не два раза в день, а почаще, можно воспользоваться выходами на перекур. Хотя иной раз персонал и вопрошает «А некурящие куда собрались?», но лишней возможности побывать на улице не препятствует.

Что еще можно описать из распорядка дня? «Вторые ужины», которые часть пациентов, сдружившихся между собой, устраивает часов в восемь-девять вечера. В столовой с разрешения санитара сдвигаются столы, и устраивается общий «пир». У кого что есть — тот то и приносит. Если у тебя сегодня совсем нечего добавить к общему столу — не беда, с тобой все равно поделятся. Люди здесь понимают, каково это — жить без передачек. С полчаса мы наслаждаемся «нормальной едой», среди которой свежие овощи-фрукты, мясные паштеты для бутербродов (пригождаются остатки хлеба — плетенку-другую нам все же оставляют для таких посиделок, не выкидывают), шоколадки, печенье… Мы разговариваем. Как правило, о жизни в других отделениях. В 27-м немало тех, кто побывал там, и благодаря им нам есть с чем сравнить. Я запомнила номера, звучащие наиболее часто: 6-е, 11-е, 17-е и 22-е. Вроде бы, в «шестерке» на прогулки выводят только тех, кто курит. Не куришь — на улицу не пойдешь, зачем тебе… Из «семнашки», говорят, если и выписывают, то только «с диагнозом». Чтобы получить шанс когда-нибудь «снять его», придется еще раз лечь в психиатрическую. Еще в каком-то отделении есть бабушка, которую большую часть времени держат связанной. Одна наша девушка рассказывала, как, находясь там однажды, пожалела ту самую бабушку и развязала ее. За что потом была привязана к кровати сама. Еще про какое-то отделение говорили, что на прогулку там пациентов отправляют без присмотра и почти на весь день, а в отделение заводят только покормить. В туалет эти «вольные» люди ходят на улице, и как-то раз один мужик решил сбежать и спрятался под полом уличного сортира. Да не удержался и оказался в выгребной яме. В таком виде никуда не убежишь, пришлось возвращаться в отделение. Много историй мы там наслушались. Может, правдивых, может, где-то и нет. Но всегда они навевали как минимум печаль. Оканчивались наши совместные ужины, как правило, общим вердиктом: «…так что мы-то тут вообще, как на курорте»…

…Думаю, завтра я уже закончу эту историю. Несмотря на то, что дней, проведенных в психиатрической, остается еще целых девять — по сути, они за редким исключением, были похожи один на другой. Так что расскажу кое-что о людях, с которыми там познакомилась — аккуратно, чтобы не нарушить медицинских тайн и персональных данных; о том, как и почему я планировала побег, но благоразумно отказалась от этих намерений; и о том, как наконец-то вышла на свободу.