Утро, сауна и плавающие в бассейне актеры. Лучшего рецепта для интервью с главным режиссером Томского ТЮЗа Иваном Орловым, автором таких томских постановок как «Укрощение строптивой» и «Слуга двух господ», придумать сложно. Почему мы вообще об этом говорим? Все просто: у Театра юного зрителя вышло промо нового спектакля «Любовь», где актерам действительно пришлось оказаться под водой ради красивых кадров. В основе постановки лежит произведение «Поздняя любовь» Александра Николаевича Островского.
Журналисты Tomsk.ru побывали за кулисами этого необычного процесса и поговорили с Иваном Орловым, постановщиком грядущей премьеры по произведению Островского. Режиссер рассказал нам о мрачности спектакля, авторских муках выбора, и о том, почему важно перерабатывать оригинальный текст. Но обо всем по порядку.
То, что сегодня тут происходило: будет ли это промо иметь прямое отношение к спектаклю и его концепции, или это исключительно ради красивой картинки?
-Нет, на самом деле мне очень нравится подход, когда для премьеры создается какой-то дополнительный контент, который расширяет образ спектакля. Конечно, хочется, чтобы такой контент мог выразить художественный образ постановки. Одно из главных художественных решений в «Любви» — это дождь, который идет во время спектакля в пространстве декорации. Мы буквально мокнем в этом спектакле (смеется). Это история о любви, история осенней любви, где светлый и счастливый конец проступает только сквозь огромные тернии. И образ мокрых людей, которые стремятся друг к другу в спектакле, мы решили довести до крайней точки, целиком погрузив их в воду. Поэтому такая фотосессия — попытка создать художественный образ спектакля, не пересказывая при этом сюжет.
Есть ощущение, что в Томске промо перед премьерой спектакля стало какой-то забытой практикой. Мне кажется, что ваша работа, «Укрощение строптивой», была последней, к которой что-то снимали. Почему так?
-Это зависит от отделов развития и маркетинга театров. Сейчас в ТЮЗе у нас появилась молодая и яркая команда ребят, которые занимаются маркетингом, и у них есть новые мысли и проекты. Режиссер, прежде всего, создает спектакль, и ему нужны такие же единомышленники, которые будут заниматься продвижением. Потому что даже тогда, когда мы делали «Укрощение строптивой», это была инициатива бывшего главного режиссера Димы Акимова. Мы вместе с ним сочиняли, как это можно сделать.
Сейчас в театре новая кровь, новая жизнь, поэтому мы ищем еще более интересные способы, как рассказать о спектакле зрителю.
По поводу новой крови: снова на сцене ТЮЗа Островский. По-моему, для Томска это уже в четвертый раз за последние годы. Сначала это был «Не от мира сего» Дмитрия Акимова, потом спектакль «Лес» в «Скоморохе», потом «Гроза» в Томской драме. Автор настолько актуален или на него был заказ?
-Действительно, был заказ на Островского в 2023 году, и мы тогда договаривались с ТЮЗом о постановке, но сроки все переносились и переносились, так что оказались в 2024-ом. Но Островский — это практически русский Шекспир, как его называют. Вся драматургия до него была во многом второстепенна, а с него все началось. Он суперразный. Его «Гроза» и «Поздняя любовь» будто бы написаны двумя разными людьми. И в этом году мы поняли, что театральрный сезон в ТЮЗе нам нужно посвятить русской классике, потому что в нашем репертуаре очень много классной современной детской драматургии, процессуальных спектаклей-перформансов, но нет ни одного спектакля, который бы по-настоящему демонстрировал русский психологический театр. А мне было важно, чтобы труппа была очень мобильной, чтобы актеры могли играть экстремальные формы вроде «Укрощения строптивой», и того же Островского, как он был написан.
Но понятно, что этот текст был создан 200 лет назад, и как прежде он уже не будет работать. Необходим новый взгляд, необходимо новое дыхание в тексте, нужна вода, нужен грим, надо расшатывать эту русскую классику таким образом, чтобы она начала работать так же, как она работала в 19 веке.
Насколько в итоге произведение было переработано вами?
-Жанр этой пьесы — «сцены из жизни захолустья». Этот жанр был написан самим автором, Островский сам не мог дать определение своей работе. То, что нам дорого в этом материале — встреча двух молодых людей в невероятно тяжелых обстоятельствах, и рождение любви между ними. Поэтому мы написали «мелодрама». Но для театра — это сложная вещь, потому что легко скатиться в какое-то «мыло», которое не будет эмоционально включать зрителя. Мы пытались создать серьезный, но при этом мелодраматичный мир, в котором для людей реальны вопросы жизни и смерти, и быть или не быть друг с другом. Потому что любовь и страсть для нас сегодня — ровно те же, что были и 200 лет назад.
И прорваться сквозь этот текст, рассказав настоящую историю человеческих взаимоотношений — это крутая задача. Очень сложно взять предложение, написанное на один абзац текста, разобраться в нем и сделать каждое слово по-настоящему необходимым на сцене. Это очень сильно прокачивает наши души, делает нас всех сложнее и шире.
Еще мне кажется, что эта пьеса очень похожа на творчество Достоевского, потому что там есть главный герой, который пытается уйти из жизни, его сажают в тюрьму за долги, он очень похож на Рогожина в «Идиоте». Это лютый и огненный человек, а само произведение вообще не похоже на Островского времен «Грозы» или «Волки и овцы». В этом случае Островский как будто становится братом Достоевского (смеется).
До «Любви» Томск видел ваши комедии, и знал вас именно по этому жанру. Сейчас совершенно противоположная история. Какими новыми художественными приемами вы пользовались? Стоит ли ждать исключительно мрачной истории или место для комедии тоже найдется?
-Юмор нужен, без него невозможно что-либо делать, и у нас есть герои, которые по задумке самого Островского должны быть забавными. Смешное будет, но с Никитой Афанасьевым, художником этого спектакля, мы делали очень серьезные вещи, потому что эта история, прежде всего, драматическая. Нам было важно найти музыку, которая не будет отсылать к какому-то постмодернистскому паттерну, хотелось, чтобы это не было броско, чтобы решение было сложным и смогло экзистенциально погрузить зрителя в историю. Мы долго искали треки, понимали, что должно быть какое-то электронное звучание, и в итоге вышли в сложный блюзовый джаз, который сложно отождествить с каким-то жанром. Есть такой очень крутой американский музыкант — Марк Рибо, он играл с Томом Уэйтсом, с Леонидом Федоровым.
Нам важно было не скатиться во что-то понятное. Ведь когда ты делаешь комедию, то подбираешь музыку специально, чтобы все поняли: они шутят на тему готического хоррора. А мы здесь не шутим. У нас очень мрачные декорации, металлические конструкции, очень условный дом, где есть лишь одна реальная печка, а все остальное — это планшет сцены и дождь. И в эту брутальную среду помещаются люди в псевдоисторических костюмах, которые играют очень жестокую историю.
В этой работе речь идет о переживаниях и о попытке ответить на вопрос: что такое любовь сегодня, и какой она должна быть? Мы стараемся разобраться, что можно называть страстью в наше время.
